Всего четыреста километров от столичной суеты — и мы оказываемся в совершенно иной реальности. Здесь нет ни платных парковок, ни камер, следящих за скоростью. Вместо них — лишь труднопроходимые направления, больше похожие на тропы, и безмолвные, умершие деревни.
Дорогами это назвать сложно. Скорее, это едва угадываемые пути, пробираться по которым — настоящее испытание и для людей, и для техники.
Липкая, едкая глина, древняя наследница мощного ледника, прошедшего здесь тысячелетия назад, за несколько километров способна износить тормозные колодки до основания.
Глушь. Абсолютная, всепоглощающая, навевающая уныние. В такие моменты я ловлю себя на мысли: «Наверное, летом здесь должно быть красиво» — так пытаешься найти хоть каплю утешения.
Призраки прошлого
Что же здесь произошло? Я не знаю.
Почему люди ушли, оставив целые деревни и свои дома на растерзание времени? Точного ответа у меня нет, но, должно быть, причины были вескими.
И здесь я невольно вспоминаю слова своего деда, который часто говаривал: «У коровы должен быть один хозяин.
А коли их двое — считай, скотина ничья. Колхоз — это сплошной убыток». Возможно, в этой народной мудрости кроется часть ответа.
Может, сказалась чудовищная удалённость от очагов цивилизации, где ещё теплится жизнь. А может, население выкосила какая-то забытая болезнь. Чем дальше мы углублялись в эту глухомань, тем больше встречали следов полного запустения.
Такие пейзажи мне доводилось видеть только в России.
Вот деревянный помост — по нему когда-то ходили. А вот и скамейки — на них сидели, вели беседы, смотрели на закат.
Внутри покинутого дома
Решаемся зайти в один из брошенных домов.
На входе нас «встречает» старинное зеркало, амальгама которого от времени потускнела и больше не отражает современный мир. По бокам, в пыльных рамках, — строгие портреты ушедших людей, будто бы следящие за незваными гостями.
На обвалившихся полках валяются старые, пожелтевшие письма.
Кажется, будто время здесь замерло. Чем жили эти люди? О чём мечтали, что чувствовали? Ответа, увы, не найти. Только тишина.
В голове непроизвольно звучит странная смесь — мистические мотивы «Иван Купалы» и меланхоличная «Кострома Mon Amour» Гребенщикова. Музыка, идеально ложащаяся на этот пейзаж.
Островок жизни в пустоте
Ставим палатку. На десятки километров вокруг — ни души. Единственный звук, нарушающий абсолютную тишину, — тарахтение нашего дизель-генератора. Наша палатка в этой бескрайней пустоте — крошечный, но такой ценный островок уюта и цивилизации.
Утро принесло ясную погоду. Собираем лагерь, прогреваем озябшие машины и двигаемся дальше, вглубь этой тишины.
Глядя на эти полуразрушенные, но ещё живые церкви, ловлю себя на едкой мысли: вот куда бы стоило направить тех священнослужителей, что освящают новое оружие. Пусть лучше восстанавливают эти храмы.
Может быть, тогда и ракеты перестанут падать…
Сотни километров пустоты. Не только физической, но и, что страшнее, духовной.
Закончу этот рассказ пронзительными и вечными строками Александра Сергеевича Пушкина, которые здесь звучат особенно остро.
Два чувства дивно близки нам —
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.