Путешествуя по миру, я не раз замечал одну характерную деталь: если в аэропорту, отеле или на курорте раздаётся резкий, требовательный женский голос, насыщенный эмоциями и не всегда понятными выражениями, можно с большой долей вероятности предположить, что звучит русская речь. И обращена она, как правило, либо к ребёнку, либо к спутнику-мужчине. Мне всегда бросалось в глаза, что в других культурах, даже в жарких спорах, публичное и систематическое унижение партнёра — явление нечастое. Да и наедине подобный тон — редкость.
На мой взгляд, корни этого явления уходят в недавнее прошлое. Многие женщины, выросшие в определённых социальных условиях, усвоили модель, где мужчина воспринимается скорее как объект заботы, контроля или даже собственности, но не как полностью самостоятельная личность с собственными правами и внутренним миром.
Часто получается так, что русская женщина видит в мужчине не отдельного человека, а продолжение своих собственных планов, эмоций и ожиданий. Он становится чем-то вроде приложения к её жизни, чья собственная воля если и признаётся, то с большими оговорками.
Парадокс привязанности
Здесь возникает удивительный парадокс: даже если партнёр далёк от идеала, проявляет слабости, за ним упорно держатся. «Моё!» — вот что часто стоит за этой цепкостью. Мне кажется, знаменитое русское женское терпение — это не всегда про всепрощение и добродетель. Иногда в его основе лежит глубокое, почти инстинктивное желание удержать контроль и доминировать в отношениях, пусть даже ценой собственных страданий. Это своеобразная игра, где цель — создать зависимость. Если не получается через любовь и взаимность, в ход могут идти и другие механизмы, включая чувство вины или созависимость. Не верите? Тогда почему в сложных ситуациях развод часто откладывается, а жалобы забираются? Любовь? Вряд ли. Чаще это собственнический инстинкт: «Пусть несовершенен, но мой, и я не отдам».