На острове Мичинес сто лет назад жило двести человек, а теперь - всего девять. По другим данным вообще семь. На Фарерах люди тоже переезжают туда, где жизнь хотя бы чуть проще, спокойнее. Рыбные деньги принесли островам благосостояние: посреди Атлантического океана вырыты под проливами тоннели, перекинуты над проливами мосты. А Мичинес совсем маленький и на отшибе, на самом западе: дальше только Исландия, Гренландия, Америка. На острове есть только одно более-менее удобное место, где может причалить лодка или небольшое судно. Возле этой маленькой бухты - единственная деревня, она тоже называется Мичинес.
Туристы любят остров из-за птиц, тут их множество: олуши, глупыши, кайры, моевки, гагарки. А больше всего тупиков, и к ним можно подобраться так близко, как больше, пожалуй, нигде на свете. Кроме птиц туда едут за ощущением настоящего края мира. На Фарерах и так чувствуешь себя на какой-то другой Земле, но многим хочется чего-то совсем окончательного. Мичинес это дает.
Сюда регулярно, два раза в день, ходит небольшой кораблик - но только с мая по август. Билеты надо покупать в интернете за недели вперед, потому что мест совсем немного. Поездка может отмениться из-за погоды буквально за час до отправления; деньги вернут, но билет надо снова покупать, снова заранее. Еще один способ попасть на Мичинес - вертолет. Он летает круглый год четыре дня в неделю, естественно, только при летной погоде.
В тот день утро было ясным, судно приняло всех, кого могло вместить, и мы двинулись по длинному фьорду, затем мимо скалы с отверстием вроде ворот и мимо острова Тиндхёль-мур, который напоминает торчащий из океана острый гребень еще-никем-не-названного-завра. С одной стороны он зеленый, а с другой его как будто отрезал гигантский нож. Потом долго плыли мимо неприветливых обрывов Мичи-неса - к тому месту, где они становятся чуточку милосерднее и позволяют пристать.
Высадившись, остальные пассажиры пошли но своим туристическим маршрутам, их конечная цель - маяк на соседнем островке Мичинесхёльмур, отколовшемся от Мичинеса. Я же прибыл не гулять, а по рабочим делам1 - брать интервью у Хайни, полицейского из Торсхавна, фарерской столицы. Деревня небольшая, разделена ручьем, сбегающим по каменистому руслу к океану. Домики тоже маленькие, крыши у многих покрыты дерном. Мне повезло, что я могу увидеть, как живут фарерцы: домик хоть и съемный, но типичный. Стены обшиты деревянными планками, мебель проста и лаконична, занавесок на окнах нет. У входной двери висит остаток вяленой ноги барана. Замечая мой интерес, Хайни рассказывает, что это один из их главных национальных продуктов, и спрашивает, не хочу ли я попробовать. Еще бы я не хотел.
И тогда он дает мне попробовать не только баранину. Отрывает несколько кусочков от сушеной трески. Достает из холодильника кусок сала и кусок вяленого мяса и отрезает от них тоненькие ломтики - это гринда, черный дельфин. Рассказывает о том, как важна добыча гринд для фарерцев, и при этом смотрит на меня оценивающим взглядом: тут привыкли, что многие приезжие не понимают, зачем в двадцать первом веке заниматься забоем дельфинов, или, как их тут называют, китов. А после этого показывает, как все это едят - с вареной картошкой, одним из немногих овощей, которые вырастают на бедных островных почвах. Дельфинье сало и мясо оказываются очень вкусными, баранина - непривычной: она несоленая. Непривычно и то, что картошка холодная и сушеную треску едят как еду, а не как закуску. В этой простой еде чувствуется суть фарерской жизни: пищи немного, она такая, какая есть, и ее нужно ценить.
После разговора есть еще два-три часа до обратного рейса, и я иду по тропе, по которой ходят туристы. Она ведет наверх по крутому склону. Вокруг безмятежные овцы. На очень зеленой траве раскиданы катышки овечьего помета и клочки шерсти. Овцы не ведают страха: они спокойно бродят рядом с такими крутыми обрывами, где человеку не то что ходить - стоять страшно. Птиц действительно множество, воздух ими пестрит. Тупики совсем рядом и почти не боятся людей. Но главная неожиданность - то, что они очень быстрые и ловкие. На фотографиях эти птицы с лицами печальных клоунов выглядят неуклюжими.
Под кручами - океан, острова на востоке кажутся акварельными, расстояние скрывает их мощную тяжесть. Льется холодный ветер, по небу несутся жемчужные облака. Чувства, которые здесь овладевают человеком, - это свобода и величественность. И еще одиночество, хотя на тропе встречаешь и других людей.
Я дохожу до края острова и вижу, что выбрал неверный путь. Чтобы попасть к маяку, надо спуститься к другой троне и дойти по ней до мостика через узкий пролив. Время еще есть, и можно успеть, но я неожиданно понимаю, что идти к маяку совсем не хочется. Я, скорее всего, больше ни разу в жизни не попаду на Мичинес, и странно упускать такую возможность. Но что я там, у маяка, почувствую нового? Чего-то такого, что не могу почувствовать здесь, на краю скалы, возле которой ложатся на воздушный поток олуши и глупыши? Да ничего.
Уже минут за сорок до прибытия кораблика все стоят или сидят на бетонном пирсе. Молча - и от усталости, и от того, что больше уже невозможно обсуждать то, что видел, с теми, кто видел то же самое, ту же ошеломительную красоту. Видимость в бухте ограничена: только скалы с птичьими колониями, океан и небо. И я вдруг думаю: а что если кораблик не придет? Ни сегодня, ни завтра, ни через неделю? Если вертолет не прилетит тоже? Другие острова видны, но совершенно непонятно, что на них происходит.
А что если, думаю я, все на свете исчезли и остались только мы, четыре-пять десятков человек на небольшом островке? Что нам делать? Запас дизельного топлива ограничен. Из еды только овцы, птицы, их яйца, рыба в воде. Даже гринд здесь не загонишь в бухту, потому что она слишком мала, да и лодок нет. Из топлива только трава и овечий помет. Как мы будем тут выживать? Надо ведь все-все будет начинать сначала, все человечество.
Сниму об этом когда-нибудь фильм или хотя бы напишу роман, думаю я, когда корабль приходит и туристы занимают на нем места. И машу рукой полицейскому из Торсхавна и его большой семье, которые пришли попрощаться.