На мой взгляд, всё сводится к социальной близости и своеобразному родству душ — если выражаться кратко. Это может показаться странным, но ситуация напоминает классические фрейдистские механизмы, хоть заголовок и звучит несколько абсурдно.
Кто такой домашний насильник?
Обычно это мужская фигура с размытыми гендерными границами, которая срывает на более слабых и зависимых членах семьи все свои обиды и неудовлетворённость, накопленные «на улице» — на работе, в обществе, в целом по жизни.
Представьте: человек выпил, начал цепляться к прохожим, его осадили, пристыдили, высадили из маршрутки... Денег на продолжение застолья нет, и в долг никто не даёт. Сплошное разочарование! И вот он приходит домой — жене в ухо «бац!», детей по углам разогнал, и будто бы восстановил своё пошатнувшееся достоинство. На душе полегчало...
Глобальный масштаб той же логики
Если взглянуть шире, на уровне государства, можно заметить похожий паттерн. Россию, скажем так, «обидели» — навесили санкций, справедливо или нет, у каждого своё мнение, не в этом суть. Важно другое: подобно тому самому агрессору из предыдущего абзаца, государство в качестве «ответных мер» часто обращает давление на собственных граждан, вводя запреты и ограничения. Накажут сирот-инвалидов, ограничат ввоз продуктов, закроют визовые центры — перечислять можно долго, но суть, думаю, ясна.
Мне видится здесь определённая аллегорическая параллель.
Именно поэтому, полагаю, домашний насильник воспринимается теми, от кого зависит принятие закона, как «свой», а своих, как известно, не сдают...
Да и ещё один момент: о том же законе вдруг заговорил ненавистный Запад, вмешался ЕСПЧ. Тут уже включается принципиальность — просто чтобы не делать того, чего от нас ждут «извне».