Была ранняя весна, но в Закавказье она не спешила вступать в свои права — погода стояла хмурая, всё вокруг казалось ржавым и сырым. И всё же в этом увядании, как и в поздней осени, есть своё особенное очарование, которое так притягивает взгляд фотографа.
Оказавшись в незнакомом городе, я уже на следующий день решил отправиться изучать его промзону. Не то чтобы мне нравилось видеть печальное состояние того, что осталось от советской эпохи, но кому ещё это интересно? Особенно здесь, в такой глуши.
Завод, который я заранее приметил на спутниковых картах, предстал передо мной в ожидаемо плачевном состоянии. Построенное в советские годы предприятие не смогло пережить «рыночные реалии» и теперь напоминало рассохшуюся, прелую прошлогоднюю листву — такое же хрупкое и безжизненное.
Тонкие листы металлолома, оставшиеся от вывезенного оборудования, по цвету и фактуре действительно были похожи на те самые листья — проржавевшие, они легко ломались под ногами.
Позади цехов я обнаружил небольшое «кладбище техники» — кучи сломанной аппаратуры, старые кузова автомобилей. Рядом стоял сарайчик, похожий на сторожевую будку, и оттуда доносился лай собаки, гремевшей цепью. Подходить ближе не было ни желания, ни смысла — смотреть там уже было не на что.
Без особого интереса я заглянул в один из цехов, но внутри царила лишь пустота.
Голый металлический каркас, с которого давно сняли оборудование, напомнил мне ветви деревьев, ещё не покрытые весенней листвой. Но в отличие от природы, завод — творение рук человеческих — не сможет залечить свои раны сам.
Человек построил, человек же и уничтожил. Пасмурная погода навевала философские мысли. Надеюсь, мои аллегории не покажутся натянутыми… В конце концов, это всего лишь архивный пост автора, который скучает по путешествиям, сидя на самоизоляции.
На этот раз речь не о России — завод находится в Армении. Но, как я не устаю повторять, на всём постсоветском пространстве картина одна и та же. Разве что в Армении металлолома побольше остаётся — его тут не принимают, — так что есть что фотографировать. У нас же чаще встречаются голые стены и пустыри.
Пройдёт лет двадцать, и дети спросят: «Какой ещё СССР? Ничего от него не осталось, а раз ничего не осталось — значит, ничего и не было. Одни калоши».