Как водится, ничто не предвещало беды. Погода была хоть и явно неустойчива, но вполне спокойна. И Поморский пролив, отделяющий о.Колгуев от материка, мы пересекли очень легко и быстро, двигаясь одновременно под мотором и парусами. Но вот впереди показался туманный Тиманский берег, и наша цель — река Вельт, в которую мы и собирались зайти на нашей килевой яхте.
Подробных карт у нас, разумеется, не было. Таких карт для этих мест вообще не существует в природе. Но у нас имелось воспоминание о том, как несколько лет назад мы заходили сюда на тримаране без всяких проблем. У тримарана осадка с опущенным рулем составляла 70 сантиметров, а сильно напрягаться в те времена я начинал уже при двухметровой глубине. Но я точно помнил, что в тот раз не напрягался, и потому полагал, что и в этот раз все обойдется. В придачу к отсутствию карт мы еще и не знали, какая в тот момент вода — убылая или прибылая; к тому же у берега образовывался достаточно мощный прибой; прогноз погоды на ближайшее время не предвещал ничего хорошего. Такие вот у нас были вводные. Но были исполнены несгибаемой решимости зайти в эту реку, и полноценно побывать, наконец, на Тиманском берегу в этом году.
Первый заход никакого результата не дал. Я нащупал эхолотом под водой кошку, пошел вдоль нее, но в итоге мы оказались в стороне от русла реки. Все понятно — промоина находится за мелью! Мы попытались зайти еще и еще, но всякий раз мы упирались в мель. А тут еще и прибой, несущий две серьезных опасности.
Во-первых прибойная волна, поднимающаяся на мели, не позволяет адекватно оценивать глубину под лодкой. В нашем случае между впадиной и гребнем разница местами была более метра, и у нас, естественно, не получалось с ходу догадаться, что происходит там внизу. Есть у прибоя и второе неприятное качество: в узость с неизвестной глубиной нужно заходить очень осторожно, на самом малом ходу. Но волны при этом напрочь лишают лодку управляемости. Ты не можешь резко развернуться; не можешь остановиться; и главное — ты рискуешь быть брошенным волной вперед по ходу ее движения. Но мы не сдавались.
Очередная попытка захода опять заканчивалась какой-то явной мелью, но мне очень хотелось все-таки войти в это долбанную реку! В этот момент случилось ровно то, чего я опасался. Мы не смогли быстро развернуться, когда глубина уменьшилась до критического значения, а следующей волной были заброшены в еще более мелкое место. Нечто подобное нам уже приходилось испытывать — легкий удар в киль, лодка зависает на месте, потом идет новая волна, ты поддаешь газу, волна приподнимает лодку, и вот, слегка ударившись килем о дно еще пару раз, ты оказываешься на свободе. Ничего страшного не произошло. И вот она, желанная промоина! Мне кажется что она обязательно должна находиться за этим мелким местом, которое косой уходит в море. То, что мы сейчас без проблем вырвались, придает мне уверенности. Я аккуратно делаю еще одну попытку.
Все повторяется. Легкий удар килем, новая волна, нас приподнимает, бьет еще раз, еще, еще и еще. И тут мне становится ясно, что что-то идет не так. Мы уже не можем отойти мористее, лодка обездвижена. Я оглядываюсь вокруг и вижу, как нас подтаскивает туда, где прибой становится особенно сильным и волны, вздымаясь, обрушиваются, рассыпаются в пену, и укатываются дальше. Боже, да тут совсем мелко! Следует еще несколько ударов, мы оказываемся уже в этой пене, лодка теперь лежит почти что на боку, и каждая новая волна толкает ее в борт, немного приподнимая над дном и затаскивая все дальше и дальше на мель. И с каждой новой волной удары киля в грунт становятся все сильнее и сильнее. Все. Похоже, приплыли.
Надо сказать, что когда я осознал масштаб случившегося, то впал в настоящую панику. Положение было отчаянным: с моря прикатывалась очередная волна, которая на мели поднималась, покрывалась пеной, и спустя мгновение добиралась до нас. В этот же момент лодку окатывало водой, поднимало немного, и со всей силы било ее килем о плотный песок. От этого сотрясалась мачта, что-то звенело и будто бы даже потрескивало, а нам с Наташкой приходилось вцепляться руками и ногами во все, за что можно было схватиться, и во что можно было упереться — иначе нас просто выкинуло бы из кокпита, тем более что яхта, как мне казалось, лежит с креном градусов в 45. Я пребывал в некоторой прострации, но Наталья, хоть и паниковала тоже, но стала строить предположения, что же нам делать.
А сделать что-то нужно было срочно. Я прекрасно видел, что каждая новая волна затаскивает нас все выше и выше на мель, дальше от моря и ближе к берегу. Среди спутанных панических мыслей в голове у меня вертелась анимированная картинка утреннего прогноза погоды, который обещал, что ветер с моря в ближайшие сутки усилится до штормового, и я ясно себе представлял, как этот шторм если и не перемелет нашу лодку, то точно ее утопит; как мы выберемся на берег на залитой водой байдарке и уныло побредем к избам на озере Торавэй неподалеку отсюда. Наверно, надо бы упаковать в герму телефоны, Иридиум, взять ружья, патроны, документы, и готовиться к самому худшему. Очередной удар вернул меня к реальности, и вместо сборов тревожной гермы я полез открывать рундук, в котором хранился запасной якорь. Все-таки сперва нужно исчерпать все меры самоспасения, и только потом уже признавать поражение.
Прибой медленно, но верно загонял накренившуюся лодку все ближе и ближе к губительному берегу, ветер в ближайшие часы должен был усилиться, и сидя в кокпите, раскорячась так, чтобы меня не выбросило, я, было, уже начал размышлять о том, что будет, когда мы поймем, что яхту уже не спасти. Однако, первой из оцепенения вышла Наташка, которая спросила — не желаю ли я попробовать посопротивляться. Я тут же очнулся, вывалил из рундука запасной якорь и глянул на тузик, болтавшийся на лине возле кормы.
Тузик (надувная байдарка) смотрелся печально. Так как мы находились в полосе прибоя, то его почти сразу залило водой по самые борта. Отчерпывать его не было никакого смысла, так как каждая новая волна, прокатывавшаяся через нас, полностью накрывала и байдарку. Кроме того, из-за ударов волн я бы даже не смог этим заняться — меня просто стряхнуло бы в воду. Но оцепенение мое проходило, я понимал, что сейчас у нас на счету каждая минута, и такие мелочи, как сидение в этой надувной ванне по пояс в воде — меня нисколько не волновали.
Я взял конец якорного каната, и как таракан, по накрененной скользкой потопчине прополз на нос. Там я просунул этот конец через релинг для того, чтобы далее тянуть его шкотовой лебедкой, а точка приложения силы находилась бы на носу. Наташка знала, что делать, и уже вытягивала весь канат в кокпит. Потом я прыгнул в байдарку, она сунула мне якорь, отвязала линь, и я попытался отгрести в море.
Вода, в которой я очутился, вовсе не казалась холодной. Оба мы пребывали в таком стрессе, что просто не думали об этих вещах. Проблема была в другом: заполненная водой байдарка вела себя так, будто она приклеена к воде — я греб, и не мог сдвинуть ее с места, на меня накатывались волны и заливали меня с головой. Вот это было реально неприятно и страшно. Но к счастью, в этот момент, похоже шел отлив, и течение само выносило меня в море. Так я вытянул канат до упора, бросил его, и панически погреб обратно, крича Наташке, чтобы она приготовила мне носовой якорь, который тоже надо отдать для страховки. К лодке я подгреб с наветренной стороны, и отсюда мне было прекрасно видно ее подводную часть, торчащую из воды, из байдарки все выглядело гораздо печальнее, чем из кокпита. Наталья, раскорячившись на носу, распутывала веревки, а я вполне осознавал, что с каждым новым ударом она может упасть в воду. Но она удержалась, и даже высовывала мне уже под релингом второй якорь.
В этот момент меня подхватила очередная волна, загнала под самый форштевень яхты, я увидел как на меня стремительно опускается, подобно стальной мухобойке, якорная площадка. После меня с головой захлестнуло водой, которая теперь казалась теплой, «мухобойка» шлепнула где-то рядом, и я, выкрикивая нечто паническое, схватил подаваемый мне якорь, оттолкнулся веслом от борта, и направился навстречу очередному пенному валу, который тоже грозил меня утопить…
Не знаю, сколько прошло времени, но теперь мы пытались удержаться в кокпите и вдвоем втягивали канат одного из якорей. Наташка тянула, а я работал рычагом лебедки. «Нет, все-таки опять не в этот раз» - думал я с каким-то даже весельем - «Покидать лодку? Что за глупости!? Как я мог о таком думать?». Мы так и не легли бортом на грунт, хоть и были к этому очень близки. Когда я барахтался в воде на тузике, то тыкал веслом в воду, и там, где находились мы, воды было меньше метра. Еле заметно яхта все-таки двигалась в нужном направлении. Мы натягивали канат в струну, затем приходила новая волна, подбрасывала яхту, и в этот момент канат провисал, а мы сдвигались сантиметров на 20. Еще дважды я заводил якоря; однажды якорь сполз и нас утащило туда, откуда мы начинали. Но теперь мы оба были уверены в правильности своих действий — сейчас единственный якорь стоял там, где было уже глубоко, и я с торжествовал. Спасение было так близко! Только бы ничего опять никуда не поползло, и не вырвало бы из обшивки лебедку, которая, определенно, работала на грани своих возможностей.
Позже мы наконец сидели в каюте, и просто пили водку — одну стопку за другой, чтобы хоть немного успокоиться. Нас окружал хаос из мокрых вещей, которые повыбрасывало из шкафчиков, рундучков, а потом перемешало, будто бы лодку кто-то взял в руки, а потом хорошенько ее потряс.
Теперь все осталось позади. Я, наконец, понял, насколько сильно я замерз, но алкоголь помогал нам обоим справится с пережитым стрессом, а сухая одежда, которую мы достали из герм - согрела. Оказалось, что за живучесть мы боролись в течение трех часов, не чувствуя холода, усталости и мелких травм. У Натальи были ободраны ладони от работы с канатом, а когда она принялась переодевать свою мокрую насквозь одежду, то я заметил, что ноги ее представляют собой один сплошной синяк — ведь ей приходилось все это время ползать на коленях по жесткой палубе, иногда напарываясь на блоки и прочие предметы.
Нас ощутимо болтало, мы стояли на якоре на безопасной глубине возле все того же устья Вельта. Что делать дальше? Попытаться зайти в реку? Ну нет уж, спасибо. Но и оставаться тут нельзя. Что же — тогда мы поднимем сейчас паруса, и с попутным усиливающимся ветром двинемся к другому возможному убежищу — губе Колоколкова. Правда, я уже не был ни в чем уверен. Я не говорил этого вслух, но мне стало совершенно очевидно, что на запад возвращаться мы не станем, а пойдем в итоге на восток, в Нарьян-Мар. Но пока это не точно, я подумаю об этом завтра, когда мы укроемся от шторма на Табседе.
Читайте все рассказы об этом путешествии по тегу #путешествие.sevprostor#путешествие.sevprostor