Дети купили мне квартиру в своём городе год назад. Переехала. В соседках — совсем молоденькая девушка, двадцать лет всего. Учится и работает. Всегда поможет: дверь придержит, пакеты донесёт. Скромная, вежливая, коса ниже пояса, любо-дорого посмотреть. Как есть — Алёнушка.
Повадились к ней подозрительные личности шастать: мужик сомнительной наружности, женщина и два младенца с ними. Придут, в подъезде кричат, в дверь стучат, орут. Я их как-то шуганула, что полицию вызову, сразу сбежали. А потом осмелели, стали отвечать, чтобы вызывала.
У Алёнушки глаза на мокром месте стали. Как её не встречу — взгляд отводит. Я думала, что она — сирота, что квартиру ей государство выделило, что её обмануть хотят. Решила помочь, уж больно жалко девочку.
Собралась с духом и пошла к ней. Она меня на кухню проводила и расплакалась.
Восемнадцать лет Алёне было, когда у неё дедушки не стало. Алёне квартира осталась, но не в наследство, а они её приватизировали только на её имя. Мамашка-то Алёнушкина рано-ранёхонько её родила незнамо от кого, да покинула девчушку на воспитание своим родителям. Бабушки у соседки лет пять как нет.
Как узнала мамашка, что дочь её одна в двухкомнатной квартире живёт, сразу прискакала, стала каяться, мириться, прощения просить. Алёнушка и дрогнула, растаяла от предвкушения материнской ласки.
Полгода они под одной крышей прожили. Ушла потом мамашка, громко дверями хлопнув: не позволила Алёнушка привести в дом очередную любовь всей мамашкиной жизни, некоего Фарида. Перебралась мамашка в свою комнату в коммуналке (так и не поняла: то ли бабушка Алёны ей комнату завещала, то ли отдала, вопреки воле деда), да хахаля своего прихватить не забыла.
А сейчас они к Алёнушке шастать начали — тесно в комнате вчетвером: родила мамашка Алёнушке двух сестёр-близняшек.
Там не работает никто: ни мать Алёны, ни Фарид этот. На что живут — кто знает. Хотят, чтобы Алёнушка и к себе всех прописала, а комнату продать планируют, чтобы было на что жить.
Рассказала соседка, что за те полгода, что мать у неё пробыла, та и руку поднимала, и воспитывать пыталась, ещё и злоупотребляла. И сейчас-то ничего не изменилось: они придут всем семейством, штурмуют квартиру соседкину, а после них стеклотара в подъезде остаётся.
Я с сыном посоветовалась. Он предложил опеку на мамашку натравить, к участковому сходить, чтобы этого Фарида проверили. Алёнушка в отказ — не хочу, говорит, вредить, хочу, чтобы они меня в покое оставили.
Сын помог. Он у меня большой, сильный. Мы Алёнушку у меня спрятали, Льва к ней в квартиру в засаду посадили. Два дня сидел, пока мамашка с семейством не пришла.
Лев их чуть с лестницы не спустил. Сказал, что квартиру купил, и что его предупредили о проблемных гостях. Полицией пригрозил, прокуратурой, опекой и миграционной службой. Они бежали так, будто пятки сверкали.
Алёнушка квартиру продаёт. Жалко, но что поделать? Всё равно узнают, что она ничего никому не продавала. Вот и хочет куда подальше переехать.
Сын, видать, снохе всё рассказал, она давай за сестёр Алёнушкиных заступаться. Жалко ей девочек, завела шарманку: Алёна должна дать кров своей семье, там несчастные дети, и мать — есть мать... На меня повыступала, что лезу не в своё дело. Я ей как предложила девочек к себе забрать, раз такая добренькая, так сразу замолчала.
Кукушка там, а не мать! И новые кукушечьи дети — не члены семьи брошенного ребёнка, считай, чужая женщина родила, не мать.
Лев проследит, чтобы не обманули Алёнушку при продаже и покупке. Лишь бы всё хорошо у девочки сложилось. Хорошая она, вот только с матерью не повезло — непутёвая там баба, ой непутёвая.